Звенья одной цепи - Страница 90

— А после?

Марис глубоко вздохнула:

— Некоторые продолжают. Правда, очень немногие.

— Но почему?

Она-он посмотрела мне прямо в глаза:

— Потому, что каждый момент близости крадёт день нашей жизни.

С одной стороны, хотелось задать новый вопрос, но с другой, увидев во взгляде Марис светлую и всё же скорбь, я удержал язык за зубами. Впрочем, прибоженная объяснила всё сама:

— После посвящения в наших телах что-то происходит. Мы будто останавливаемся в том возрасте, которого достигли… И одновременно оказываемся отделены от мира. Солнце перестаёт нас греть, пища — насыщать, питьё — утолять жажду. Мы живём только за счёт того, что успело накопиться внутри нас за прошедшие до посвящения годы. И когда запасы заканчиваются…

— Вы умираете.

— Да. Обычно мало кто из нас доживает до тридцати лет. А если не оставляет постельных развлечений, то сгорает намного быстрее. Правда… — Марис криво усмехнулась, — такая участь, наверное, милее, чем скаредное существование в попытках протянуть один лишний день.

Пожалуй. Я бы лично не смог выбрать, по крайней мере сразу, как лучше: жить мало, но в удовольствие, или жить долго, но мучительно. Мне потребовался бы приказ. Вроде того, что отправил присматривать за Блаженным Долом.

— Поэтому вы и драгоценны.

— Да. Людям нужно чувствовать поддержку и заботу. А верить всегда проще в то, что видишь перед собой.

Особенно если видение прекрасно, хоть и печально. Впрочем, мне почему-то подумалось, что та же Марис, рассказывающая сказку о прибоженных детям родителей, пришедших в кумирню, улыбается вполне искренне и счастливо.

— И кто же посягнул на содержимое сокровищницы?

— Один из ларцов.

Вот теперь я снова ничего не понимаю.

— Как так?

Она-он брезгливо сморщилась:

— Один из прибоженных сбежал накануне посвящений подкупив стражника.

— А почему не обольстив? Если посмотреть, что творится с мужчинами при вашем появлении…

Марис впервые посмотрела на меня совершенно беспомощно:

— Я не знаю, что происходит в этом городе. Не могу даже предположить. Обычно мы, наоборот, отпугиваем большинство мужчин и женщин, потому что каждый человек чувствует нашу… избранность. Чувствует, даже если не может сам себе объяснить свои ощущения.

Да, пожалуй. Я вот тоже любовался незнакомкой со стороны, но подходить, а тем более посягать на её невинность не собирался.

— Значит, подкуп? А откуда у прибоженного могло взяться столько денег?

Она-он с силой прижала ладони к столу:

— Например, ссудил тот, кто желал им обладать.

* * *

М-да, а ведь ещё месяц назад побудка ранним утром была для меня делом вполне привычным, безобидным и безболезненным!

Зевок так настойчиво боролся за свободу, что я в конце концов ему уступил. Широко раскрыл рот, вдохнул и выдохнул. Намного легче не стало, зато муть, висящая перед глазами, чуть рассеялась, а ясный взгляд был мне сейчас нужен как никогда.

Ночь мы с Натти провели в комнате прибоженной. Правда, не столько по причине необходимости защищать Марис от новых поползновений наглецов мужеского пола, сколько потому, что другого места для ночлега у нас попросту не было. А в то, что насильник повторит свою попытку, я не верил. Во-первых, нечем, во-вторых… Тот, кто нападает на женщин, обычно не рискует честно драться с мужчинами. А судя по тому, что он не выставил никакой охраны у комнаты, не снабдил себя помощниками или сочувствующими, всерьёз опасаться не стоило: был бы богат и упрям, сразу нанял бы для собственного спокойствия вооружённых людей. Или происходящее нужно было хранить в тайне? Ну тогда тем более пока нет нужды волноваться.

В минувший вечер мы с Марис так и не пришли к какому-либо соглашению, хотя она-он рассказала почти всё, что сочла возможным, а по мне — даже перестаралась. В дела веры я не вмешивался никогда, как, впрочем, и вообще все сопроводители, потому что у прибоженных была своя стража. Поговаривали, что для неё то ли особым образом отбирали кандидатов, то ли нарочно готовили, но как бы то ни было, каждый охранник любой кумирни допускался до своей службы, лишь свято уверовав. То бишь помешавшись на служении Божу и Боженке. Тем не менее Марис считала: стражника подкупили… Что-то тут не так. Он ведь должен был рассмеяться в ответ на подобное предложение и прогнать злоумышленника прочь. Хотя в случае поступления просьбы со стороны самого прибоженного могло и сработать. Ведь если охранник помешан на вере, то на живые символы веры он смотрит с неменьшей влюблённостью, чем на кумиров.

И всё же отправлять на поиски одной женщины другую слабую женщину как-то глупо, пусть обе они женщины лишь наполовину. Даже если Марис обнаружит пропажу, что дальше? Ей-ему всё равно придётся заручаться чьей-то поддержкой, либо отправлять депешу начальству и ждать подмоги, держа след. Ох уж мне эта таинственность! Понятно, что хранители кумирни не желают выносить сор из своего святого дома, но то, что они готовы рискнуть слишком многими жизнями, не менее драгоценными, чем жизнь сбежавшей, слишком странно. Если только…

Она-он ведь уже немолода. Для прибоженного, конечно. Сколько они живут? Около тридцати лет? Очень похоже, что Марис как раз приближается к окончанию этого срока, а значит, ничем не рискует. Выполнит поручение — хорошо. Не успеет выполнить? Тогда двуединое божество примет её душу и тайное знание о том, что из кумирни на белый свет выпускают только смертников, останется тайным. Тьфу.

Я хоть и рано поднялся с постели, устроенной прямо на полу, но, когда спустился в трапезный зал, многие столы уже были заняты отчаянно зевающими купцами, и уделять внимание завтраку оказалось некогда: только и успевай приглядываться к людям, собирающимся отправиться на рыночную площадь.