Звенья одной цепи - Страница 17

Собственно, на это я и рассчитывал, правда, бил по суставам, а не по костям. Сынок расстарался уже после моего ухода? Проявил, так сказать, любовь к отцу, а потом поспешил настрочить донос?

— Вы видели, как пострадавший получал побои?

Стойте-ка. Меня не обвиняют? Ерунда какая-то.

— Эрте?

Надзорный ласково улыбнулся:

— Да, я вполне догадываюсь, что и как происходило на том дворе, особенно учитывая характер ранений, оставшихся в глубине плоти, можете не сомневаться. И да, я не называю вашего имени в обвинении, потому что единственный возможный свидетель заявляет, что ничего не видел и не слышал, хотя даже соседи уверяют: крика было много. Но бумага, она, знаете ли… — Пальцы Бронзового звена любовно коснулись багряного обреза листа. — Она всегда требует принятия мер.

— Чего же вы хотите от меня?

— Признания. Искреннего и незамедлительного. Возможно, тут же найдутся обстоятельства, смягчающие вашу вину, и наказание, которое непременно воспоследует, куда же без него, окажется вовсе не обременительным ни для вас, ни для вашей службы.

Не голос, а патока. Почти просящий. А вот взгляд Лаолли явственно приказывает. И ведь нет разницы, как поступить. Буду отпираться — только наживу трудностей больше имеющихся, и о месте служки можно будет забыть, как о предрассветном сне. Сознаюсь — самое страшное, что получу, это отстранение от службы на несколько дней, а потом, в зависимости от памятливости начальства, Ведущих похуже да поутомительнее. Зато во втором случае поступлю в полном соответствии с желанием управителя, и на чести Сопроводительного крыла не останется ни малейшего пятнышка. Вот только зачтётся ли мне послушание? Нет? Да и Бож с ним. Только если не признаюсь, не смогу узнать имя доносчика, а оно дорогого стоит.

Служба приучает сопроводителей к присутствию надёжной стены за спиной. Со временем это стало казаться мне ошибочным, даже опасным, но если в плотном строю тебя локтями то и дело задевают соглядатаи и стукачи… Быть одному против всех, может, не так уж и плохо.

— Да, я избил того попрошайку.

Надзорный удовлетворённо кивнул:

— Замечательно. Ваше признание будет занесено в дело сразу по окончании нашего разговора.

— Я могу задать вопрос?

— Разумеется.

— Кто меня обвинил?

Пальцы бронзовозвенника пробежались по столу:

— Пострадавший.

— Вряд ли он мог это сделать, потому что, если правильно помню, его челюсть также была повреждена.

— Да, надо признать, состояние достопочтенного Уса не позволяло делать какие-либо заявления, — нервно улыбнулся Надзорный.

— Тогда кто же взял на себя труд ему помочь?

Он ответил, хотя и безо всякого желания, а лишь подчиняясь неписаному закону: «Среди своих чужие всегда занимают последнее место в очереди на снисхождение».

— Тот, кто знал о вашей отлучке, сопроводитель.

Что ж, круг поиска сузился до приемлемого размера. Но так просто меня восвояси не отпустили.

— А теперь, если позволите, я тоже спрошу. Почему вы это сделали? Потому, что не получили желаемого?

И ведь ему интересно. Неподдельно и искренне. Наверное, Бронзовое звено даже не понимает, за что ещё можно поднять на человека палку, кроме как за звонкие монеты.

— Мне не понравилось, как он обращается с собаками.

— С собаками?

— Он калечит их, чтобы использовать для попрошайничества. А я решил, что человеческие страдания вызовут у прохожих не меньшую жалость.

Глаза Надзорного удивлённо округлились:

— Вы хотели защитить собак?

— Да, эрте. А вы считаете, что это дело…

— Благое и праведное, — тоном, не принимающим возражений, заявили у меня за спиной.

* * *

— Какая честь для нас, сиятельная эрте! — Лаолли резво выскочил из-за стола и согнулся в непривычном для моего взора поклоне.

Надзорный тоже поклонился, пусть и не столь подобострастно. Собственно, с прямой спиной из трёх мужчин остался один я, хотя бы потому, что, поворачиваясь, кланяться весьма неудобно, а посмотреть, кто вдруг выступил на одной стороне со мной, хотелось.

Да, такой поддержке позавидовали бы многие! И потому, что женщина, переступившая порог кабинета, обладала внушительными формами, будучи при этом чуть ли не на голову выше меня, и потому, что на её изумрудно-чёрном камзоле посверкивало золотое звено Малой цепи охранения.

— Эрте Майим, чем обязаны вашему появлению? — с некоторым, впрочем тщательно смиряемым, неудовольствием осведомился Надзорный.

— Я всегда присоединяюсь к беседе, если речь заходит о тварях бессловесных, — ответила женщина, нежно поглаживая крохотную кудлатую собачонку, уютно устроившуюся на сгибе мощного локтя.

— Да, собственно, беседа уже закончена… Признание получено, и дело будет закрыто, как только все показания лягут на бумагу.

— Молодой человек оказался настолько смел и решителен, что вступился за несчастных животных. В этом не нужно признаваться, об этом нужно говорить открыто и гордо.

— Блистательная эрте… — Бронзовому звену явно не нравился поворот событий, но протестовать не позволяло ужасающее несоответствие чинов.

— Наказания заслуживает тот, кто проходит мимо страждущих, не так ли?

Женщина спустила собачку на стол, и та, ни мгновения не думая, выпустила струю прямо на строчки доноса, которые тут же начали расплываться: то ли моча оказалась слишком едкой, то ли чернила в Цепи надзора немилосердно сильно разбавляли.

Лаолли вытаращил глаза, глотая возмущение, Надзорный же, видимо вполне привычный к подобным выходкам вышестоящих Звеньев, пусть и другой Цепи, осторожно взял изгаженные листки и под противный лай собачонки отправил загубленный донос в камин.