Звенья одной цепи - Страница 122

122

Понятно. Богатая старуха бодрилась-бодрилась и вдруг обнаружила, что прежние средства не помогают. Нет бы признать, что возраст берёт своё и с ним не справятся никакие притирания… М-да.

— Она желает получить назад свои деньги?

— И извинения. Либо объяснения, почему купленный товар оказался ненадлежащего качества.

Суть прошения понятна. Но стоит ли она того, чтобы приглашать эту женщину в Блаженный Дол?

— Я посмотрю, что можно сделать. И передам вам ответ. Если, конечно, вы не будете настаивать на личном общении с провинившимся мастером.

Женщина снова ответила не сразу, но теперь словно о чём-то глубоко задумалась, и мой вопрос оказался именно тем средством, что вывело её из оцепенения:

— Я всецело доверюсь вам, Смотритель. И буду ждать вас и ваше решение здесь. С нетерпением.

Если бы она была чуть попривлекательнее, я бы расценил её последние слова как приглашение к более близкому знакомству. Хотя а почему, спрашивается, дурнушкам нельзя мечтать о любви?

Когда я вернулся в комнату, где проводилась чистка, бритоголовой и худышки там уже не было, одна Ньяна по-прежнему лежала, вытянувшись во весь рост, на столе. Я снял с себя накидку и закутал в неё бывшую защитницу, ставшую чуть ли не втрое меньших объёмов. Кости, конечно, сохранили прежние размеры, но создавалось ощущение, что мяса на них почти не осталось. Да и до кожи было страшновато дотрагиваться: припухлости под слоем мази и потёков гноя ещё оставались. Наверное, Ньяну следовало обмыть, но это задержало бы нас в Литто ещё на какое-то время, а день давно перевалил за свою середину, и оставшегося времени едва хватало, чтобы добраться в Блаженный Дол засветло.

Я поднял лёгкое как пушинка тело, пошёл к дверям и тут только сообразил, что придётся возвращаться ещё раз, за кулём с одеждой и оружием. А может, попробовать унести всё сразу? В конце концов, защитница весит так мало…

Но пока я раздумывал, к кулю протянулась рука, не менее крепкая, чем моя. С рыжими волосками на тыльной стороне ладони.

— Заботься о своей ноше, а эту понесу я.

Звено седьмое

Где-то…

Бож милостивый, ну зачем, зачем, зачем?! Почему ты позволил своей половинке задурить голову этому… этому… Кретину!

Надо же было додуматься избавиться от защиты! Кто теперь будет заботиться о безопасности его тупой головы? Да и я хорош, нечего сказать! Всего одним глазком не углядел, и на тебе! Подарочек… И как можно было предположить, что он потащится в Литто не затем, чтобы исполнять свои прямые обязанности, а затем, чтобы собственноручно забить гвоздь в крышку своего гроба? Никак. Я думал, что у такого человека чувство самосохранения намного сильнее, чем у многих других. А оказалось, что его нет вовсе.

Хотя вряд ли он думает об опасности. Надеется на свои прежние знания и умения? Кое-что, конечно, осталось при нём, но этого мало для того поля боя, к которому он неуклонно приближается. Он же видел, на что способны одержимые демонами. И понял если не всё, то главное: человеческих сил для победы над да-йином не хватит. Ни при каком раскладе. Видел, что девочка способна его защитить. И что? Поспешил отмахнуться от неё? Но почему?

Если братец не соврал, этот парень служил сопроводителем. Значит, он как раз должен хотеть иметь за спиной, кого-то похожего на себя прежнего. Но все его поступки приводят к обратному. Теперь он вообще остался один. Как там было написано на гербе мейенских помещиков? Один перед миром. Неужели рассчитывает выстоять? Нет, он всё же не настолько глуп. Не верю. Зачем же тогда постарался избавиться от своего ближнего окружения? А что, если…

Он не любит зависеть от кого-либо. Ненавидит. Всей душой. И это неудивительно, после стольких лет послушного исполнения чужих приказов. Может быть, сам не понимает, что делает, но чувствует необходимость. Отряхивает прах прошлого со своих сапог. А как же будущее? Или он не собирается жить долго?

Скорее, не умеет. Нельзя в один день сломать себя пополам и сложить заново. Даже если будут помогать. Можно думать, что ты изменился, но только пока под руку не подвернутся обстоятельства, похожие на прежние и требующие схожего решения. Вот тогда останавливаешься на полушаге и начинаешь лихорадочно осматривать себя снаружи и изнутри, чтобы понять: так случились изменения или нет?

Беда, что он не хочет учиться уметь жить. Наверное, ему кажется, что всё произойдёт само собой, незванно и нежданно. Конечно, бывает и так, но чаще приходится стараться. Изо всех сил.

Сейчас он один. Легко повернуться к нему лицом, но он оттолкнёт любую помощь. Может быть, через день? Или через месяц можно попробовать, но не теперь. Он должен вылежаться в уксусе, который сам для себя приготовил из отживших надежд. Должен как следует промариноваться в одиночестве, скуке, отчаянии, тишине и бездействии. Должен…

Хотя должен ли?

Это его жизнь. Его право жить или умереть. И его право жить так, как ему заблагорассудится.

Но пока он живёт, и пока живёт здесь, рядом, так близко, что можно протянуть руку и коснуться его несгибаемой спины, я не отойду в сторону.

Один перед миром?

Пусть.

Но против мира всегда веселее выступать в компании.

Здесь…

На поверхности трактирного стола не удалось найти ни одного хотя бы напоминающего чистое местечка, и Сиенн обречённо оперлась предплечьем о замусоленную столешницу, чтобы удержать вилкой кусок мяса, никак не желавший поддаваться разрезанию. Рукав снова придётся чистить. Конечно, можно было бы не обращать внимания на пятнышко, проступившее на тёмном сукне, но не в том случае, если чистота одежды — твоё единственное достоинство.

122