Звенья одной цепи - Страница 35

— Хотите пройти через страдания?

Крючковатые пальцы впиваются в подлокотники кресла, помогая старику подняться на ноги.

— Кажется, вы, люди, верите, что перенесённые муки помогают вашим душам стать чище? А насчёт своей я знаю это наверняка. — Рука, поднимающая бокал, не вздрагивает ни разу. — Мы непременно встретимся!

Встретимся. Только и не узнаем друг друга. Хороший тост. Не вижу повода, чтобы не присоединиться к нему, а потом благочинно заметить:

— Время уже позднее.

— Да. Вы, молодые, лучше нас чувствуете, когда нужно отходить ко сну. Я если и задремлю, то далеко за полночь.

— Добрых снов.

Демон кивает, опускаясь в кресло и придвигая графин, ещё наполовину заполненный тёмным рубином вина. Я могу ударить в любой миг, незаметно для своего противника или ожидаемо. Как сам того пожелаю. Когда пожелаю.

Наниматель ждёт меня у лестницы, почти под самыми дверьми кабинета. Капельки пота на залысинах, выступающих из-под накладок парика, взгляд, выжженный неутолёнными страстями. Старший сын, так и не вступивший в права наследства, потому что никак не похоронит отца. Проклятый старик всё не хочет и не хочет умирать, а когда имеющиеся средства испробованы, остаётся последнее: я.

Не всегда доносы оказываются правдивыми, ой не всегда. Но если бы их вовсе не существовало, мне было бы затруднительнее выбирать дорогу. А на сей раз доносчик не ошибся.

— Вы говорили с ним? — Чуть ли не приплясывает на месте от нетерпения.

— Да.

— Вы… заберёте его?

Сколько ему? Уже за сорок? Перезревший плод, который всё никак не упадёт с родительского древа. Подгнивший плод.

— Не сейчас.

— А когда?

Делаю вид, что думаю. Хотя тут и без притворства есть над чем поразмыслить.

Пока жив глава рода, жив и сам род. А сможет ли истосковавшийся по власти мужчина, заискивающе заглядывающий мне в глаза, стать таковым? Мне нет ровно никакого дела до будущего, стоящего на пороге этого дома, но, каждый раз делая вдох, я сожалею о скором наступлении рассвета, потому что здешний воздух пока ещё напитан степенной мудростью.

Не знаю, заслуга ли в том да-йина или его предшественника по оболочке дряхлой плоти, однако он — словно связующий раствор, не дающий камням замка оторваться друг от друга и рассыпаться на бесформенные кучи. Пусть даже имя этому раствору «ненависть».

Сын — другой. Растерявший терпение, живущий одной лишь надеждой на смерть отца. В его душе не осталось почти ничего, кроме горячечного желания заполучить право хозяйничать в доме. Тоже своего рода кокон, выеденный личинкой изнутри, вот только бабочка из него уже не вылупится.

— Я отблагодарю вас.

Конечно. Отсыплешь горсть монет. Не ты первый, не ты последний просишь ускорить ход времени.

— Не нужно.

— Так вы… сейчас?

Смотрю в чёрные провалы зрачков. Ни единой искорки. Глаза да-йина были намного теплее.

— Нет. Не сейчас. — Чуть медлю и произношу, смакуя слово, как хорошее вино: — Никогда.

— Что?! — Почти кричит, забыв о том, что его могут услышать и внизу, и в соседних комнатах.

— Он умрёт сам. От старости.

— Через сколько лет?

Не могу удержаться от улыбки:

— Возможно, похоронив вас.

Он отшатывается. Исказившееся злобой и отчаянием лицо сейчас куда больше напоминает демона, чем благообразное спокойствие, поселившееся в чертах его отца.

— Безродный пёс!

Короткий посох, на который так любят опираться при ходьбе пожилые и старающиеся казаться важными люди, взлетает над правым плечом обиженного сына, метя кованым наконечником мне в лицо. Но я не гордый, могу и поклониться. Особенно когда от вовремя сделанного поклона зависит жизнь.

Он промахивается. Делает поспешный шаг, увлекаемый тяжестью посоха. Поскальзывается на ковре, обтекающем ступеньку, и, кувыркаясь, падает, затихая лишь у подножия лестницы.

Я безродный, это правда. Но не пёс, а охотник.

Я выслеживаю и убиваю демонов.

А иногда просто убиваю.

Здесь…

Левая половина резного лица смотрела с отеческой суровостью, правая загадочно улыбалась. Но если у любого из людей подобное смешение чувств вызвало бы перекашивание всех черт, то лик статуи, изображающей Божа и Боженку, оставался непостижимо прекрасеным.

Нелин всегда удивляло, как мастера в самых удалённых от столичного света селениях, едва умеющие держать резец и способные вырезать разве что корявые четырёхлистники на крышке утварного короба, Божий Промысел всегда исполняют одинаково умело и достойно на протяжении долгих лет. Изваяние, водружённое в домашней кумирне, было заказано ещё дедом нынешнего хозяина поместья по случаю дня рождения любимой и крайне набожной супруги, значит, появилось на свет раньше Нелин не менее чем на век с четвертью, а выглядело как будто только что доставленное из ремесленной лавки. Даже лак, которому немало доставалось от детских забав наследников Мейена, обожавших прятаться в складках божеского одеяния, не потрескался и не потускнел.

На статую пошёл нижний отпил лиорнского дуба, цельным куском, но при всей основательности и громоздкости фигура размером в человеческий рост и весила лишь немногим более человека. Нелин хорошо помнила, как сама ещё девочкой играла здесь с братом в догонялки, и Корин, будучи старше на десять лет, а сильнее — на целую вечность, задел полы резной мантии и чуть не утянул за собой на пол обитателя кумирни.

Корин.

Заливистый смех. Ясные глаза, без вопросов обещавшие защитить сестрёнку от всех невзгод. Горячие ладони, прикосновение которых всегда было болезненно-сладким… Как давно это было.