Звенья одной цепи - Страница 109

109

А ещё птичьи трели. Далёкие, но прекрасно различимые. Кажется, что под эти торжествующие колокольчики невозможно уснуть, и всё же глаза сами собой закрываются, измождённые нежданно образовавшейся работой. Закрываются, чтобы я сладко-сладко…

— Уже вернулись?

А вот этот колокольчик хоть и вполне вписывался в уже звенящий оркестр, всё же хотелось, чтобы звучал на тон пониже. Так голос Нери стал бы ещё обворожительнее. Ну и конечно, неплохо было бы разбавить нотки недовольства чем-нибудь противоположным.

— Прохлаждаетесь?

— Греюсь.

В ответ на моё совершенно искреннее признание раздалось что-то вроде фырканья. Ну и пусть. Всё равно не буду открывать глаза.

— Как дела на ярмарке?

— Спросите у дольинцев, когда вернутся. Свои обязанности я исполнил.

— И насколько хорошо?

Ей очень хотелось показать своё превосходство, вот только в голосе прежде всего другого слышалось упрямое нежелание уступать, а оно редко приносит своему хозяину победу. И если приносит, то с жертвами, которые обычно сопровождают поражение. Я не собираюсь сражаться с тобой, лисичка. Не собираюсь оспаривать твоё право верховодить. Я вообще человек мирный и сонный.

— Как должно.

Она выдержала паузу, правда, еле заметную, прежде чем огорошить меня насмешливым:

— Тогда ничто не помешает вам продолжить вашу службу дальше.

На одеяло, точно в область коленей, упало что-то не слишком увесистое, но округлое, а потому тут же скатившееся на землю. Какого-то прощания или ещё одной колкости не последовало: вместо них раздались удаляющиеся по каменной дорожке шаги. И если принять во внимание, как досадливо хрустел песок под ножками Нери…

— Ну вот чего ей от меня надо?

Вопрос не предназначался никому, кроме неба, однако ответ последовал незамедлительно:

— Любви и ласки, как и любой женщине.

Я без удовольствия открыл глаза, чтобы увидеть ухмыляющегося Натти.

— И зачем ей моя любовь?

— А ни за чем, — пожал плечами рыжий. — Она просто должна быть, вот и всё. Хочешь навести мосты? Сделай вид, что влюбился.

— Это поможет?

— А то! У женщин ведь как? Если мужчина не влюблён, значит, враг. Выказал чувство? Значит, попал в плен. А с пленниками они подолгу не забавляются. Так, поиграют и забросят ключи от темницы подальше. И чем дольше узник страдает, а вернее, сообщает о своих страданиях и делает это непременно громко, тем меньше тюремщице хочется его навещать. День, месяц, год, и даже ищейки её след не унюхают.

Что-то подобное я и предполагал. Наверное, если бы внимание Нери, пусть и вынужденное, ничем не грело мою душу, так бы и поступил. А пока мне нравится слышать её голос, позволю и себе глупо поупрямиться. Особенно если все вокруг настойчиво советуют обратное.

— Предлагаешь сдаться?

— Это тебе самому решать, — хохотнул Натти.

Я вздохнул, откинул одеяло и наклонился, чтобы подобрать футляр, какими обычно пользуются для передачи посланий Цепи сообщений простые смертные. Внутри и правда оказался лист бумаги, скупо исписанный явно почерком управского служки, торопящегося уйти со службы, чтобы успеть к домашнему ужину. «Эрте Сиенн Нодо со-Тавиар испрашивает позволения посетить Блаженный Дол и ожидает решения Смотрителя при Наблюдательном доме города Литто». Можно было бы счесть полученное письмо за глупую шутку, если бы загадочная в своей краткости надпись не была скреплена особой чернильной печатью из тех, за подделку которых провинившемуся отрубали всё, что шевелится.

— Это что ещё за ерунда?

Натти лениво заглянул в послание:

— Спрашивают тебя, разрешишь приехать или нет.

— Куда?

— Сюда, конечно.

Не спорю, лестно раздавать милостивые соизволения налево и направо, но когда они требуются по пустячным поводам…

— А разве для этого требуется специальное разрешение?

Рыжий посмотрел на меня неподдельно удивлённым взглядом:

— Так в любой город, чтобы войти, надо страже доложиться. Сам же видел!

— Страже — да. Так у нас есть застава граничная, на ней пусть и докладываются. Подать платят, к примеру. Разрешение-то зачем?

Судя по тону прозвучавшего далее ответа, моё недоумение было расценено как попытка посягнуть на основы основ. Примерно с теми же, тогда казавшимися непередаваемыми, нотками будущим сопроводителям давал отпор наставник, вбивающий в наши головы всевозможные уложения.

— Порядки такие. Не нами придуманы, а почти веков пять назад.

— И конечно, для того имелся повод?

Ржаво-карие глаза сощурились. Нехорошо так, угрожающе.

— Имелся.

— Веский?

— Да уж куда тяжелее.

Не хочет рассказывать. Любопытно — почему? Хотя и Бож с ним. Пусть держит свои секреты при себе. Но от завершающего укола, прощупывавшего оборону противника, так трудно удержаться!

— Что ж, раз мне решать должно, то решу. Вот прямо сейчас. Отпишу: приезжай.

И я поднялся, делая вид, будто собираюсь исполнить своё намерение немедленно и бесповоротно. Натти не стал преграждать мне дорогу или иным образом препятствовать, но, когда я поравнялся с ним, рыжий вполголоса, лениво растягивая слова, будто невзначай заметил:

— Вот так и ездят все кому не лень, а потом Чумные вёсны случаются.

* * *

Надо было развернуться и врезать ему. Прямо по невинной веснушчатой роже. Нос доломать, скажем. Свернуть на другую сторону. Или зубы проредить. И меня не остановило бы даже понимание того, что и сам пострадаю не меньше, если бы… Если бы от головы к пяткам через всё тело не скользнула ледяная игла удивления.

109